С неуклонной закономерностью история описывает спиралевидные витки, иногда буквально повторяющие события тысячелетней давности. С одним из таких прецедентов я столкнулся при чтении книги польского историка Мариана Белицкого «Шумеры. Забытый мир», изданной издательством «Вече» в 2000 г. Захотелось познакомить читателя, знакомого с недавними событиями в Армении, с похожей социальной канвой событий в Шумере около 4-5 тысяч лет назад, инициированной одним из политических деятелей Шумера, названным «первым в мире социальным реформатором». Далее я строго следую обширной выдержке из этой книги, которая, кстати, проливает свет и на возможное «постреволюционное» развитие событий.
«Горькая цена величия
Пока страна воевала, дворцовые чиновники довольствовались малым, но едва смолк звон оружия, они ринулись на борьбу за первые места в государстве. Во имя осуществления своих замыслов и ради достижения собственных корыстных целей они всячески стремились упрочить ту силу, которая могла противостоять влиянию храма, т. е. княжеский дворец. Как и его предшественник Энентарзи, Лугальанда — ставленник жрецов — попал под давление с двух сторон. Создаётся впечатление, что оппозиционная по отношению к политике Эанатума — Энтемены группировка по меньшей мере дважды делала ставку на людей, которые не смогли воспротивиться дворцовой камарилье и устоять перед собственной алчностью. На основании хозяйственных документов из архива Лагаша мы можем восстановить социальный облик Лугальанды. Его никак нельзя было назвать управляющим владениями бога. Это был крупный землевладелец, которому принадлежали обширные поместья, раскинувшиеся на огромной по тем временам территории — 161 га. Более того, его супруга Барнамтарра имела собственные поместья. Люди, трудившиеся на землях Барнамтарры, хотя они и не были рабами, в документах названы её собственностью. Ещё совсем недавно каждый свободный гражданин Шумера принадлежал богу и мог помимо дома и движимого имущества иметь также рабов. Всё и все, в том числе правители страны, были собственностью бога, т. е. храма. В документах же из Лагаша правитель и его жена сами выступают в качестве собственников земель, богатства и даже людей, трудившихся в их поместьях. Лугальанда и его энергичная супруга от своего собственного имени осуществляли всевозможные деловые операции, с большим размахом заключали торговые сделки, тогда как прежде всё это находилось в ведении администрации храмов. Из табличек мы узнаём о подарках, которые довольно часто получала Барнамтарра, о её дружбе и торговых связях с супругой правителя Адаба.
Обогащалась, разумеется, не только княжеская семья. Немало загребали и дворцовые сановники. Измученные поборами военных лет, когда приходилось оплачивать великодержавную, говоря современным языком, политику преемников Урнанше, граждане Лагаша теперь должны были гнуть спины ради быстро обогащавшихся дворцовых сановников. Естественно, что оппозиционные настроения и ненависть к дворцу, искусно подогреваемые и используемые жречеством, росли.
Правление Лугальанды не было продолжительным (7–9 лет). Произошёл насильственный переворот. Был ли он связан с кровопролитием, или это была «мирная дворцовая революция», неизвестно. Одни исследователи утверждают, что после переворота Лугальанда был убит, другие — что ему было разрешено дожить остаток дней в одном из храмов. Относительно Барнамтарры известно, что она прожила ещё два года, в течение которых продолжала вести свои дела, и что её общественное положение существенно не изменилось. Происшедший переворот в Лагаше связан с именем Уруинимгины. Этот человек, через 44 столетия названный «первым в истории реформатором», до того, как стал правителем страны, был чиновником из окружения Лугальанды. Какую он занимал должность и к какой партии принадлежал, мы не знаем.
Среди учёных нет пока единого мнения по вопросу о том, был ли переворот в Лагаше спровоцирован жречеством, или инициатива исходила от дворцовой оппозиции. Скорее всего, Уруинимгина был человеком, ненавидевшим зло и несправедливость и преданным традициям. Ему тяжело было наблюдать, как рушится могущество его родного города. (Некоторые учёные утверждают, что реформы Уруинимгины далеко не столь революционны, как это следует из его надписи, а сама надпись скорее является литературным произведением, чем историческим документом.)
Заняв место Лугальанды, Уруинимгина в течение года именовал себя энси (правитель — Э.Г.), после чего присвоил себе титул лугаля (царя). Недолгие годы царствования Уруинимгины заполнены интенсивным строительством — строятся новые каналы, ремонтируются старые, реставрируются городские стены, возводятся храмы — и реформаторско–законодательной деятельностью, о содержании которой мы узнаём из надписи на так называемом «конусе Уруинимгины». Обнаруженные при раскопках в Телло документы (до нас дошло несколько конусов с более или менее одинаковым текстом) представляют собой рассказ о несправедливостях и народном горе и о попытках исправить зло. Пожалуй, ни в одном документе мы не найдём столь выразительной и так подробно нарисованной картины жизни шумерского общества. Этот текст, большинством учёных признанный историческим, можно смело назвать «гимном доброму правителю».
Рассказ о деятельности Уруинимгины начинается восхвалением этого царя, построившего храмы с большими кладовыми для покровителя и владыки Лагаша Нингирсу и его жены богини Бабы. Уруинимгина, кроме того, приказал вырыть канал в честь богини Нанше. После этого составитель текста рассказывает об извечных порядках Шумера: С дней давних, с древнего времени, когда корабельщики–мытари корабли выставляли, ослов пастухи–мытари выставляли, овец пастухи–мытари выставляли, сети рыбаки–мытари выставляли, жрецы–шутуг зерно за аренду на [самом] болоте отмеряли…
Иными словами, жизнь текла по установившимся законам и обычаям, каждый выполнял свои обязанности и пользовался дарами богов в соответствии с общепринятыми правилами. После этого летописец, не указывая причин — мы можем лишь догадываться, что всё это случилось в результате политики предшествующих правителей, — развёртывает перед нами мрачную картину зла и несправедливости:
Быки богов огород патеси (в данном случае, олигарх — Э.Г.) обрабатывали. Поле хорошее богов огородом, местом радости патеси стало. Ослы тягловые, быки в ярма всех верховных жрецов им впрягались, зерно всех верховных жрецов воины патеси выдавали…
Как должны были потрясать современников летописца описанные несправедливости!
Владения бога Нингирсу и его семьи были захвачены энси (в данном случае, олигарх – Э.Г. ) и его семьёй.
У дома патеси, у поля патеси, у дома жены, у поля жены, у дома детей, у поля детей контроль был установлен.
Какое кощунство! Какой грех перед богами! Тяжело было гражданам Лагаша видеть святотатственные поступки энси. Но во сто крат тяжелее для них были грабительская налоговая политика и самовластие чиновников. За всё приходилось платить. Когда хоронили покойника в гробнице, жрец брал за это 7 кувшинов пива, 420 хлебов, 1/2 меры зерна, 1 одеяние, 1 козлёнка и 1 ложе; помощник жреца получал 1/4 меры зерна.
Всюду свирепствовали сборщики налогов. У гребцов они отнимали лодки, у рыбаков — улов. За разрешение остричь белую овцу нужно было платить в дворцовую казну серебро. Человек, оказавшийся у власти, быстро сколачивал состояние за счёт своих соотечественников — как бедняков, так и состоятельных граждан. Чиновники добрались и до храмов. Рассказ о несправедливостях, чинимых по отношению к храмам, нисколько не похож на метафору, что отчасти затемняет представление о характере осуществлённых Уруинимгиной социальных реформ. Его приход к власти, разумеется, не был обусловлен тем, что он выступал в качестве «народного заступника». Вероятнее всего, его поддержали жрецы, ревниво следившие за ростом дворцовых богатств. Однако, придя к власти, Уруинимгина не оправдал надежд жрецов, которые желали только одного — чтобы доходы снова хлынули в закрома и сокровищницы храмов.
Как рассказывает дальше автор надписи, Уруинимгина, послушный словам бога Нингирсу, который дал ему власть в Лагаше и «повелел властвовать над Юсарами» (т. е. над 10 x 3600 человек). Божественные решения прежние… к ним [людям] приложил, слово, которое царь его Нингирсу ему сказал, он установил.
Иными словами, Уруинимгина вернул стране прежние законы, установленные богом Нингирсу.
По словам составителя надписи, сборщики налогов исчезли с кораблей. Не стало их и на берегах прудов.
В дома энси и на поля энси вернулся бог Нингирсу в качестве их хозяина… На землях бога Нингирсу (т. е. в Лагаше) до самого моря не осталось ни одного сборщика налогов.
Это, конечно, не означает, что были ликвидированы все налоги и сборы. Уруинимгина лишь определил их максимальный размер, т. е. реформировал фискальную политику:
Покойник к гробнице положен, — пива его 3 кувшина, хлебов его 80, 1 ложе, 1 козлёнка…
Лугаль выступил также против всяческих проявлений самовластия чиновников, жрецов и просто богатых людей по отношению к беднякам:
Если «шуб–лугалю» [«подчинённому царя»] осёл хороший рождается [и] если надзиратель его «хочу у тебя купить» скажет, [то] если он [«шуб–лугаль»], когда он ему [надзирателю] продаёт, «серебро для удовлетворения моего хорошее отвесь мне» ему скажет, [или же] когда он ему не продаёт, надзиратель в гневе из–за этого пусть его не избивает!
Теперь уже никто не смел врываться в сад «матери бедняка». Запомним эти слова, так как они отзовутся эхом в законодательных актах позднейших (в том числе и последних) шумерских правителей. Кроме того, эти слова характеризуют правителя, при котором могущественный человек не мог обижать сироту и вдову.
Реформы Уруинимгины пришлись не по вкусу ни в дворцовых кругах, ни храмовым служащим. Лугаль существенно сократил дворцовый персонал, ограничил власть чиновников и несколько прижал жрецов. Таким образом, он не угодил никому, кроме простого народа, который был тогда безгласен.
Однако «давние обычаи», как это явствует из хозяйственных документов, были только наполовину восстановлены Уруинимгиной; он не отказался от экономических прерогатив дворца, отвоёванных его предшественниками у храмов. То, что он со второго года правления присвоил себе титул лугаля, по мнению некоторых исследователей, характеризует его как продолжателя светской концепции власти в противовес храмовой. О том же говорят, по существу, и его социально–экономические мероприятия, и среди них главное место занимает установление правового порядка.
Как широко простирались владения Уруинимгины? Царский титул в ту эпоху уже не был признаком господства над всем Шумером. Стремление властвовать над Шумером, несомненно, было присуще Уруинимгине, и не исключено, что ему подчинялись ещё какие–то города кроме Лагаша, например Ниппур, управление которым давало право на царский титул.
Насчёт того, появился ли Уруинимгина «слишком поздно», когда кратковременное могущество Лагаша уже нельзя было восстановить, или «слишком рано», когда он ещё не мог рассчитывать на поддержку простых граждан, нам остаётся только строить догадки. Во всяком случае, Уруинимгина был одинок: одни его ненавидели за то, что он обуздал их самовластие, другие за то, что он не оправдал их надежд получить абсолютную власть. Что с того, что его почитало и восхваляло простонародье? Эта бесправная часть общества практически не решала ничего. Реформы Уруинимгины, несомненно, были не по вкусу и энси других городов–государств.
Глубокие социально–экономические преобразования, происходившие в Лагаше в годы царствования династии Урнанше, по–видимому, имели место и в других шумерских городах–государствах. Эта династия находилась у власти предположительно в те же годы, когда в Уре правили преемники Месанепады. (Опираясь на лингвистический анализ текстов, междинастическую синхронизацию и т. п., некоторые учёные утверждают, что Урнанше был современником Аанепады.) Пример Уруинимгины мог заразительно подействовать на других «узурпаторов», поэтому предположение о заговоре правителей шумерских городов против владыки Лагаша весьма правдоподобно.
Царь, который пришёл слишком поздно
И вот на горизонте появляется новое лицо. «Царский список» сообщает, что царство было перенесено в Урук, где в течение 25 лет правил царь Лугальзагеси. До того как Лугальзагеси присвоил себе царский и множество других титулов, он был лишь энси города Умма. Сейчас невозможно установить, каким образом правителю маленького и незначительного государства удалось навязать свою власть Уруку. Его следующим шагом явилось выступление против извечного врага Уммы — Лагаша. Это произошло на восьмом году царствования Уруинимгины. Наконец–то после стольких веков унижения жители Уммы смогли отомстить своему соседу–сопернику.
Пылает город, осквернены храмы, людей лишают имущества, свободы, жизни. Трагичен конец короткого, словно одно мгновение (что такое одно столетие по сравнению с тысячелетиями человеческой истории!), периода величия и славы Лагаша. Немногое уцелеет от Гирсу, где находилась царская резиденция, правда, Лагаш, расположенный рядом, враг пощадит: храмы не будут разрушены, и, возможно, в одном из них среди жрецов проживёт остаток своих дней Уруинимгина, реформатор, мечтавший изменить систему управления страной. Не исключено, что он даже сохранит номинальную власть.
Лугальзагеси не помышлял о реформах. Из тьмы тысячелетий перед нами встаёт фигура необычная, но совсем в другом плане, чем Уруинимгина. Это был претендент на титул императора. Какую роль в его завоевательных планах играло властолюбие, выражал ли он экспансионистские устремления определённых кругов, или им руководило убеждение, что для спасения Шумера необходимо объединить его, превратить в централизованное государство, — трудно сказать. Но каковы бы ни были побуждения Лугальзагеси, он объединил страну. Он появился на арене истории в момент невероятно сложный и опоздал. Опасность, нависшую над страной, он уже не мог устранить. Ему удалось лишь отсрочить развязку. На короткий миг, пока на страну ещё не обрушились бедствия и несчастья, он вернул шумерскому оружию былую славу. В причитании, записанном на одной из найденных табличек, было сказано: «На царе Гирсу Уруинимгине не лежит никакого греха». (На основании того, что шумерский историк именует Уруинимгину «царём Гирсу», можно предположить, что Лугальзагеси не убил своего предшественника, а лишь «сослал» его, оставив за ним этот менее значительный титул.) Виновен в гибели страны «Лугальзагеси, энси Уммы, пусть его покровительница богиня Нидаба (богиня зерна и тростника. — Ред.) заставит его нести свой грех!» Не правда ли, похоже на попытку оправдать Уруинимгину? Может быть, это нужно было сделать, потому что кто–то считал, что виной всему реформы побеждённого царя. Что же касается Лугальзагеси, то он вызывает безусловное порицание. Наверное, не одни лагашцы проклинали честолюбивого завоевателя из Уммы. А Лугальзагеси переносит столицу из своего родного города в Урук, завоёвывает Ур, одерживает победу над Ларсой. Когда же он покоряет Ниппур, местные жрецы награждают его титулом «царь стран». Затем он подчиняет себе Киш, где, как предполагают, в то время царствовал Ур–Забаба. Теперь под его властью фактически оказались все земли Шумера. Но человеку такого масштаба трудно было удовлетворить своё непомерное честолюбие. Однако создаётся впечатление, что им руководила не жажда власти, а понимание политической ситуации. У границ Шумера стояли враги — аккадцы, эламиты, жители горной страны кутиев Авана и множество других племён, лишь дожидавшихся момента, чтобы напасть на раздробленное и ослабленное внутренними распрями государство. Правителю, чтобы устранить эту опасность, необходимо было неуклонно расширять свои владения, в том числе и за счёт территорий тех стран, откуда можно было ждать нападений. Дойдя до «Нижнего моря», царские войска двинулись на запад, к «Верхнему (Средиземному) морю», и дальше, пока не дошли до Сирии. Они рвались также на север и восток. Пусть сыплются на голову Лугальзагеси проклятия побеждённых правителей, жрецов и жителей завоёванных городов — он не остановит своего продвижения вперёд. Он хочет воплотить в жизнь свою мечту о великой, объединённой шумерской империи.
Надпись на обломках вазы, найденной в Ниппуре, говорит о Лугальзагеси как об избраннике всех главнейших шумерских богов. Он — тот человек, «на которого Ан взирает благосклонным взглядом», «кого Энки наделил мудростью», «чьё имя возвестил Уту», «дитя Нидабы, вскормленное священным молоком Нинхурсаг», «витязь Инанны», «наместник Нанны»… Всё это не просто поэтические метафоры, свидетельствующие о религиозности шумеров, — это прежде всего доказательства власти Лугальзагеси над городами, которые принадлежали этим богам.
И тогда, в конце III тысячелетия, наступил последний и кратковременный — всего одно столетие! — период самостоятельного развития Шумера — шумерский Ренессанс, богатый великолепными достижениями во всех областях жизни».
Текст подготовил
Э.Р.Григорьян, доктор философских наук, профессор социологии
30.08.2018
(Заголовок материала редакции “Юсисапайл”)
